Староста Ли сидел у окна в некогда белом халате и рассматривал на свет бумагу из-под хвороста. От масла она была почти прозрачная. Сюй Саньгуань положил перед ним подношение – полкило сахара. Староста Ли ощупал пачку и взглянул на Сюй Саньгуаня. Тот широко улыбнулся и сел на стул. Староста Ли полысел и покруглел. Сюй Саньгуань сказал:
– Давненько вы не ходили к нам на фабрику за шелкопрядами.
– Ты с шелковой фабрики?
– Да. Я у вас раньше был с А-Фаном и Гэньлуном. Я вас сразу узнал – вы живете у Южного моста. Как жена, как детки? Вы меня помните?
– Разве всех упомнишь? Ко мне столько народу ходит… Они меня помнят, я их нет. Но вот А-Фана и Гэньлуна я знаю. В последний раз три месяца назад приходили. А ты когда тут был?
– Десять лет назад.
Староста Ли харкнул на пол.
– Десять лет? Такой памяти нет и у ду́хов!
Потом положил ноги на стул и спросил:
– Ты эту пачку мне принес?
– Да.
– Не возьму. Полгода назад взял бы. А теперь я член партии и не беру с народных масс ни иголки, ни нитки. В прошлый раз А-Фан и Гэньлун принесли два десятка яиц – я ни яичка не взял.
Сюй Саньгуань кивнул:
– Нас в семье пятеро, я собрал наши талоны за весь год, чтобы поклониться тебе пачкой сахара.
– Так это сахар?
Староста Ли схватил пачку, вскрыл ее, полюбовался на блестящие кристаллики и сказал:
– Сахар – это ценность.
Он отсыпал себе в руку сахару и продолжил:
– Нежный, как девичья кожа, да?
Слизнул с руки сахар, зажмурился от удовольствия и замер. Но потом аккуратно завернул пачку и пододвинул ее к Сюй Саньгуаню. Тот отодвинул ее обратно:
– Вы уж возьмите.
– Не могу – не беру с масс ни иголки, ни нитки.
– Специально для вас покупал – кому же я его отдам?
– А ты сам потихоньку съешь.
– Разве такой сахар можно есть самому? Он подарочный!
– Твоя правда, такой сахар самому есть жалко.
Староста Ли отсыпал на ладонь еще сахару и слизнул. И опять отодвинул пачку. Сюй Саньгуань сказал:
– Да вы берите. Я не сболтну, никто не узнает.
Староста Ли рассердился:
– Я полизал, только чтобы тебя не обижать. А ты решил мне все подсунуть!
Сюй Саньгуань увидел, что он и правда обозлился, и ответил:
– Ладно, ладно, забираю.
И положил пачку в карман. Староста Ли проводил сахар взглядом, постучал по столу и спросил:
– Так как тебя зовут?
– Сюй Саньгуань.
– Где-то я про тебя слышал…
– Я к вам приходил.
– Нет, не то… Вспомнил! Ха-ха, так это тебе жена наставила рога!
Перед тем как нести деньги Фану-кузнецу, Сюй Саньгуань зашел в ресторан «Победа», сел за столик у окна и вспомнил, как они с А-Фаном и Гэньлуном заказывали здесь еду и вино. Он ударил по столу и подозвал официанта:
– Тарелку жареной печенки и два ляна рисового вина!
Тот кивнул и пошел дальше, но Сюй Саньгуань сдержал его движением руки: он чувствовал, что чего-то не хватает. Официант протер и без того чистый стол и спросил:
– Что-нибудь еще?
Но Сюй Саньгуань никак не мог вспомнить.
– Ступай, я тебе потом скажу.
Вдруг его озарило и он рявкнул:
– Вино подогрей!
Когда Сюй Саньгуань отдал деньги Фану-кузнецу, тот сказал:
– Зря я тогда позвал шестерых мужиков с двумя тачками – всё твое добро и в одну влезает.
И они повезли вещи Сюй Саньгуаня обратно: один катил тачку, двое придерживали мебель. У дверей его дома мужики заметили:
– Отдал бы деньги вчера – не таскали бы мы туда-сюда барахло.
Он возразил:
– Нет, пока человека нужда не заставит, он ничего и не сделает – либо не додумается, либо не решится. Фан-кузнец, если бы не лечение сына, ты бы меня не обобрал, ведь верно?
Не успел Фан-кузнец кивнуть, как Сюй Саньгуань хлопнул себя по башке и крикнул:
– Ну всё!
Мужики не поняли, то ли он сам себя побить хочет, то ли просто дурью мается. А Сюй Саньгуань чуть не плача кричит:
– Я забыл воды попить!
– Какой воды?
– Всё равно какой!
Сюй Саньгуань закатал рукав и посмотрел на красный след от иглы.
– Продал две плошки неразведенной!
– Какие две плошки?
А тем временем Сюй Юйлань сидела на лежанке в доме своего отца и сквозь слезы перечисляла все, что у них увезли, а потом перешла и к тому, чего не увозили:
– Десять лет собирала, а они за два часа утащили! Даже два куска шелка, что ты дал мне в приданое, и те не оставили. Я их берегла, ничего из них не шила…
У отца от жалости тоже глаза покраснели. Но пока они плакали, Фан-кузнец со товарищи привезли вещи обратно и ушли. Вернувшись, Сюй Юйлань обнаружила, что все плоды десятилетнего труда на месте – и сундуки, и стол, и табуретки… Постояла она, поизумлялась и лишь тогда заметила, что у стола сидит Сюй Саньгуань, который вместе с ней наживал добро десять лет.
Сюй Юйлань спросила Сюй Саньгуаня:
– У кого ты занял?
Вытянула руку и стала трясти пальцем перед самым носом Сюй Саньгуаня. Нос у Сюй Саньгуаня зачесался, он отодвинул ее руку, но жена вытянула другую и сказала:
– Фану-кузнецу ты долг вернул, а у других занял. Ломаешь одну стенку, чтобы починить другую – а в первой-то дыра! Говори, у кого занял?
Сюй Саньгуань засучил рукав, показал Сюй Юйлань след от иглы:
– Видишь? Видишь тут место красное? Будто клоп укусил? Это меня в больнице самой толстой иглой кололи.
Сюй Саньгуань опустил рукав и закричал:
– Я кровь сдал! За Хэ Сяоюна! Купил себе рога!
Услышав это, Сюй Юйлань запричитала:
– Как же ты кровь сдал, а мне ни слова! Конец нашей семье – у нас мужик кровь сдает! Люди узнают – что они скажут? Скажут, совсем Сюй Саньгуаню жить не на что, вот он и пошел кровь сдавать.