Как Сюй Саньгуань кровь продавал - Страница 29

К оглавлению

Сюй Саньгуань крикнул:

– Молчи! Не видишь, как Второй с Третьим вылупились? Не развращай молодежь!

– Ты же сам мне велел…

– Такого я тебе говорить не велел! А вы что? Это же ваша мать! Как вы такое слушаете?

– Я не слушал, это Третий слушал.

– И я не слушал.

– Ладно. Сюй Юйлань больше говорить не будет. Теперь ваша очередь выступать. Первый, начинай.

– Мне сказать нечего. Больше всех я ненавижу Хэ Сяоюна за то, что меня не признал. А после него ненавижу ее за то, что голову от позора поднять не могу.

Сюй Саньгуань прервал его жестом и велел говорить Второму.

Второй, ероша волосы, спросил:

– А почему ты его не укусила? Не было сил толкнуть, так хотя бы укусила…

Сюй Саньгуань и его перебил:

– А еще говорил, что не слушал! Хватит! Третий, твоя очередь.

Но Третий только дрожал, вжав голову в плечи. У него тряслись губы.

– Да, из собачьей пасти не жди слоновой кости. Ты нам вряд ли что-то ценное расскажешь. Митинг окончен.

Первый возразил:

– Я не договорил.

– Давай быстрее.

– Я сказал, кого ненавижу, а теперь скажу, кого люблю. Конечно, больше всего я люблю Великого Вождя Председателя Мао. А после него я больше всего люблю тебя.

И он посмотрел на Сюй Саньгуаня.

Сюй Саньгуань долго смотрел на Первого сквозь слезы, а потом спросил Сюй Юйлань:

– Как же может быть, что он мне не родной сын?

Потом утер слезы и продолжил:

– Я тоже совершил ошибку, с Линь Фэньфан…

Сюй Юйлань перебила:

– Зачем ты об этом говоришь?

– Надо. Она сломала ногу. Пришел я ее проведать и спрашиваю, какую она ногу сломала. Она говорит, правую. И стал я щупать ее ногу. Начал снизу, а потом дошел до трусов…

– Сюй Саньгуань, хватит, не развращай молодежь!

Сюй Саньгуань кивнул. Сыновья смотрели в пол.

– У меня с Линь Фэньфан тоже было только один раз. Я вам это рассказываю, чтобы вы знали, что мы с мамой одного поля ягоды. Раз вы ее ненавидите, значит, и меня должны ненавидеть…

– Мы не одного поля ягоды. Ты к Линь Фэньфан пошел, потому что узнал, что я была с Хэ Сяоюном, расстроился…

– Это все равно.

– Нет, не все равно. Если бы не мы с Хэ Сяоюном, ты бы к Линь Фэньфан не пошел.

– Это правда. Но это неважно.

* * *

Затем заговорил председатель Мао. Он каждый день что-нибудь говорил. Например, однажды он сказал:

– Нужна не жесткая, а мягкая борьба.

И люди оставили ножи и палки.

Потом председатель Мао сказал:

– Нужно вернуться к учебе, продолжая делать революцию.

И сыновья Сюй Саньгуаня вернулись в школу.

Потом председатель Мао сказал:

– Революции нужно производство.

И Сюй Саньгуань вернулся на шелковую фабрику, а Сюй Юйлань опять стала жарить хворост. Волосы у нее доходили уже до мочек ушей.

Потом председатель Мао вышел на площадь Тяньаньмэнь и обратился к заполнившим ее школьникам:

– Образованная молодежь должна пройти перевоспитание в деревне у бедняков и середняков. Это крайне необходимо.

И Первый завернул в одеяло свои пожитки, закинул сверток за спину, взял термос и таз и вслед за толпой одноклассников отправился в деревню. Перед ними несли красное знамя.

В деревне он часто садился на склоне горы и с отсутствующим видом глядел вдаль. Когда его спросили, о чем он думает, он ответил:

– Я тоскую по отцу с матерью.

Когда весть об этом дошла до Сюй Саньгуаня с Сюй Юйлань, они заплакали. Потом закончил школу Второй и тоже со свертком за спиной, термосом и тазом отправился в деревню. Сюй Юйлань ему сказала:

– Когда станет совсем тяжело, сядь на горе и подумай о нас с отцом…

В этот день председатель Мао, сидя в кабинете на диване, сказал:

– Оставлять только одного ребенка.

И Третий остался с родителями. После школы он пошел работать на машиностроительный завод.

Глава XXVI

Прошло несколько лет. Однажды, когда Первый вернулся из деревни на побывку в город, родители его не сразу узнали: он был тощий как щепка, с землистым лицом, в руке держал ободранную корзину с несколькими пучками зелени – это был гостинец родителям. В последний раз он приходил полгода тому назад, тоже худой и черный от работы на солнце, но вполне бодрый. Только жаловался, что в деревне ему приходится держать рис в картонной коробке, а в ней рис быстро плесневеет. Когда родители дали ему с собой горшок на пятьдесят килограммов риса, он взвалил его себе на плечи, и резво потопал обратно в деревню.

Сюй Саньгуань спросил Сюй Юйлань:

– Уж не заболел ли он? Все сидит или лежит, а если и ходит, то согнувшись в три погибели, почти не ест…

Сюй Юйлань пощупала Первому лоб.

– Жара нет, значит, не болен. Просто не хочет возвращаться в деревню, к тяжелой жизни. Пусть побудет у нас подольше – отдохнет и повеселеет.

Первый провел в городе десять дней. С утра до вечера он сидел сгорбившись у окна, положив голову на руки, и смотрел на противоположную стенку, поросшую покачивающимися на ветру сорняками. Иногда у подоконника останавливалась соседка и начинала что-нибудь долго рассказывать. Когда Первому становилось интересно, он слабо улыбался и слегка двигал руками.

Третий уже работал на заводе и жил в общежитии, в одной комнате с пятью другими рабочими. Ему со сверстниками было веселее. Когда Первый пришел на побывку, Третий каждый вечер его навещал. Увидев, что брат подолгу лежит в постели, он заметил:

– Все от сна толстеют, а ты худеешь!

Первый только при Третьем немного оживлялся. Они много болтали, два раза даже сходили на прогулку. Но как только за Третьим закрывалась дверь, Первый опять ложился в постель или сидел у окна не шевелясь, будто парализованный. Сюй Юйлань, увидев, что он не собирается возвращаться, спросила его: